Гефсимания. Это — выйти из Иерусалима и подняться на соседний холм. В сторону наших золотых маковок. В пять часов в русском монастыре святой Марии Магдалины начинается служба. Две монашки поют, две читают, еще две просто молятся. Служит один батюшка. Со мной и бабушкой за свечным ящиком — не набралось и десяти человек.
«Господу помолимся!..» — я отворачиваюсь от алтаря. Двери храма — настежь: духота. Там лежит весь мир, золотой купол мусульманской святыни алеет закатным солнцем. И знаешь, точно знаешь, что миром, миром — отсюда звучит вернее всего, потому что здесь — предел этого мира, потому что здесь — он весь, вон он, обернись только.
Этот монастырь оторвался от Иерусалима. Поднялся над городом. И этим, кажется, над планетой. Если вникать в зашифрованную формулировку «небесный Иерусалим», то он начинается здесь. Потому что здесь — даже физически — неба больше, чем города.
Бог больше ничего тебе не говорит. Потому что вы теперь в предельном общении — в молчании. А там, внизу, замирает Его растерявшееся Творение — по стенке минарета тянется тень креста от базилики напротив, поднятый зонтик гида приближается к входу в Кувуклию, дворник заметает оброненную туристом брошюру: «Отдых всей семьей, первая линия, детям скидка, посещение святых мест, все включено».
Монастырь святой Марии Магдалины в Гефсимании. Иерусалим
(27)