Новый Иерусалим
ОТРЫВКИ ИЗ КНИГИ А. Н. МУРАВЬЕВА
“ПУТЕШЕСТВИЕ ПО СВЯТЫМ МЕСТАМ РУССКИМ”
(СПб., 1846. С. 81–93)
Чрез несколько дней по возвращении из Лавры оставил я Москву, желая посетить еще однажды Новый Иерусалим, столь близкий моему сердцу с тех пор, как поклонился древнему образцу сего. Не доезжая Воскресенска, пошел я пешком к обители, прямо чрез поле, чтобы более себе напомнить уединенное странствие по пустыням палестинским; издали увидел часовню Элеонскую.
Патриарх Никон дал имя Элеона сей часовне и воздвиг ее на том месте, отколе обозревал он с царем Алексием, во дни их духовной приязни, избранное ими поприще для обители, и здесь царь назвал ее Новым Иерусалимом. Отселе на расстоянии полуверсты до Святых ворот насажена, чрез малую лощину, узкая березовая аллея; с правой стороны близко подступила к стенам Нового Иерусалима крутоберегая излучистая Истра, названная Иорданом по воле Патриарха. С южной стороны собора площадка между колокольней и церковью Елены может удовлетворить ищущих желанного сходства обоих Иерусалимов. Те же двойные врата пред вами, хотя есть отличия в украшениях над ними и нет здесь мраморных столбов и изваяния; та же высота стены соборной, то же число окон во втором ярусе, и я даже узнал окно моей келии над церковью Елены. Положение же и зодчество колокольни совершенно иерусалимские, хотя там она до половины обрушена землетрясением.
Утешенный столь отрадным для меня зрелищем, я стоял на знакомой площадке, на коей в Иерусалиме не раз ожидал отверстия Святых ворот, и радуясь совершенному моему одиночеству, вполне предавался воспоминаниям Палестины. Но меня заметили, и подошедший монах спросил: чего я желаю?
— Поклониться Святому Гробу, был мой ответ.
Я последовал за ним в прекрасные келлии настоятеля Архимандрита А…а, который весьма ласково меня встретил. “Позвольте мне поклониться Святому Гробу, — сказал я, — и посетить святые места Нового Иерусалима”.
“Весьма трудно угодить очевидцам, — проговорил настоятель, обратясь ко мне, — я надеюсь, что храм Воскресения напомнит вам вполне Палестину, ибо он точно сделан по образцу, который принес оттоле старец Арсений Суханов, посланный Патриархом Иосифом в 1649 году на Восток, для сравнения богослужения нашего с греческим. Никон, вступивши на престол патриарший, когда еще Арсений был в Иерусалиме, велел ему снять точную модель с храма, которая доселе хранится в нашей ризнице. Мы взойдем южными вратами от колокольни, ибо вы сами знаете, что все прочие закладены в Иерусалиме”.
Врата отворились, мы вступили в храм, — радостно затрепетало сердце; что-то родное повеяло мне из-под величественных сводов, из длинных галерей; так некогда вступал я и в Святилище Палестины, и оно также показалось мне родственным, ибо я был уже прежде в Воскресенске. Есть невыразимое чувство родства, которое сближает нас не с одними людьми, но и с неодушевленными предметами. Послышится ли прежде слышанный звук, повеет ли знакомым запахом воздух, повторится ли глазам прежний очерк, — и звук и запах, и очерк — все родное, и радуется им сердце как бы своим.
— Что скажете? — спросил Архимандрит.
— Я в Палестине!
— А этот храм?
— Храм Св. Гроба, но в том виде, каков он был до разделения его между различными исповеданиями и до пожара. Здесь при самом входе я вижу насквозь собор во всю широту его до северных ворот; так было некогда и в Иерусалимском, но теперь перегородки отделяют главный греческий собор от окружающей его галереи, и при самом входе в южный притвор Голгофы неприязненная стена возбраняет взорам погрузиться во глубину Святилища. Вот направо и самая Голгофа у вас в том же положении, как она существовала до пожара; из сего притвора нет двойного широкого крыльца на ее вершину, которое приделано в Иерусалиме, дабы крестные ходы греков и латин не мешали друг другу.
Минуя собор, мы прошли налево в ротонду Святого Гроба, и хотя я и прежде видел сие великолепное его вместилище, однако же был поражен новым изумлением при виде легкого, глубокого купола, с его семьюдесятью пятью окнами, расположенными в три яруса, кругом трех раззолоченных хоров. Сии три резные венца остроконечного купола давали ему подобие огромной тиары, осеняющей Священный памятник, который стоит в ограде шестнадцати пилястров, поддерживающих арки верхней галереи. Самый Гроб Господень, как церковь в церкви, с златыми столбами и главою, довершал своею стройною красою полноту чудного зрелища не для одних только взоров, но и для сердца, ибо я опять, казалось, стоял в Иерусалиме.
— Итак, вы теперь довольны! — сказал мне Архимандрит.
— Ах! я опять в Палестине и припадаю к Св. Гробу!
Я пришел в придел Ангела, я проникнул в самый утес Святого Гроба, я опять простерся пред каменною плитою, на коей долженствовало лежать Божественное тело, я готов был повторить те же молитвы, как в Иерусалиме, и мысленно повторил их; ибо все, что окружало, переносило меня к дивному образцу сего места, и полумрак гробового покоя, слабо освещаемого одною лампадой вместо бесчисленных лампад иерусалимских, давал мне свободу дополнять воображением внутреннее убожество вертепа. О как отрадно находить посреди пустыни житейской такое близкое к истине повторение желанных предметов!
Когда я поднялся с помоста, Архимандрит уже стоял за мною и смотрел на меня с чувством участия и любопытства. Безмолвно вышли мы опять в придел Ангела сквозь низменное отверстие утеса. Он указал мне камень, который в него вдвигался, отваленный Ангелом. Наконец я спросил его: “Был ли здесь Архиепископ горы Фавора Иерофей, присланный за милостыней от Патриарха Иерусалимского?”.
— Был и плакал при виде сего гроба, — отвечал Архимандрит.
— О как понятно мне сие чувство! — продолжал я, — размеры те же, здесь как и в Иерусалиме, и гробового покоя и каменной плиты, где лежало Пречистое тело, и придела Ангела: но здесь стены украшены простым письмом, а там богатым мрамором, и весьма жаль, что вся сия часовня, великолепно вызолоченная снаружи, внутри столь убога, когда подлинник ее устлан одинаковым мрамором извне и внутри. Там камень Гроба служит жертвенником, а отваленный камень престолом посреди придела Ангела; здесь же Божественные Тайны (литургия — а. А.) не совершаются над подобием Христова гроба. Но низкая дверь, ведущая из придела в самый утес, здесь того же размера, как была она до последнего пожара в Иерусалиме; ныне же ее там просекли выше и нарушили древность святыни.
Так говоря, мы вышли из часовни, и опять осенил нас великолепный шатер купола. “Шатер сей, — сказал мне Архимандрит, — вначале был каменный, но он обвалился от тяжести в 1723 году, в самый день Вознесения Господня, и пребывал в развалинах до 1749 года; тогда императрица Елисавета велела, по совету лучших архитекторов, устроить шатер деревянный”.
— И тем самым, — прервал я, — умножилось сходство с древним подлинником. Странное дело: в Иерусалиме прежний кедровый конический купол заменен после пожара 1807 года каменным круглым, а у вас наоборот, прежде был каменный, а потом деревянный.
(24)