Монастырь Святого Георгия на Синае
Страстная неделя пролетела, как один день. В среду приехал автобус с паломниками из Каира. Отец Арсений вышел на шум мотора из храма, и, увидев, кто приехал, быстро сбежал с крыльца, раскинув руки (так дети изображают самолет). Целых полчаса он не опускал рук, обнимая новых гостей. Это были старые друзья и духовные чада, приезжающие на Пасху каждый год: и греки, и православные арабы. Один грек рассказал мне позже, что он не может оставаться в Каире на большие праздники и едет сюда, к отцу Арсению. У него, что-то вроде «синайского синдрома»: не может жить без монастыря святого Георгия. Теперь на службах стало тесновато. Принесли несколько стульев. Народ стоял в проходах и даже на паперти при открытой двери. Все были шумны и веселы. Печаль чувствовалась только в Страстную Пятницу. В остальные дни был слышен смех и громкие разговор. Но трудно осуждать людей, приехавших к любимому духовнику. Для них ожидание Пасхи стало недельным предвкушением великой радости. Тот же господин сказал: «Зачем грустить, зная, что Спаситель победил мир и самое смерть!»
Отец Арсений был очень рад гостям и не считал нужным скрывать это. После каждой трапезы проходили общие беседы. Но и после этих бесед кто-нибудь подлавливал батюшку и рассказывал о своих проблемах, получая горячее сочувствие и нужный совет. Не знаю, спал ли отец-настоятель по ночам, но отдохнуть днем после долгой службы ему не удавалось. За него это делал один господин, спавший на всех службах. Он сидел в стасидии, положив голову на руку, занесенную, как при плавании вольным стилем. Никто этого пловца не осуждал и слегка одергивали лишь тогда, когда он начинал храпеть, мешая службе. Этот человек работал в ночное время, и напрочь перепутал день с ночью. Для него эта неделя в монастыре была необходимым отдыхом и духовной подпиткой. Но, когда было нужно, он вместе со всеми пел и одним из первых шел причащаться. На Пасхальной службе он бодрствовал.
Вообще, греки ведут себя в церкви не так, как русские. Многие запреты, столь строго соблюдаемые у нас, особенно пожилыми женщинами, просто отсутствуют. Платков женщины вообще не надевают на службах. Причащаются они без исповеди. Никакого «хранения устом своим» после причастия: весело болтают и не делают строгих торжественных лиц. Никто не скажет: «Я причастился, и целовать тебя мне нельзя». Лобзаются и веселятся, как дети. Особенно меня поразило то, что почти все, отправив в рот антидор, стряхивают крошки на пол, ударяя ладошкой об ладошку. У нас некоторые бабушки, обронив крошку антидора, слизывают ее с пола.
Не заметил я и особо благоговейного отношения к архиерею и архимандриту. Все общались на равных. Очевидно, оттого, что священство само не поощряет особого чинопочитания. На Пасху на батюшкин возглас «Христос Анэсти! (Христос Воскрес!) ответное «Воистину Воскресе! (Алифос Анэсти!)» прозвучало тихо и как-то вяло. Говорят, отец Арсений советует своим чадам побывать на Пасху в наших храмах, чтобы услышать, как русские с громоподобным восторгом отвечают священнику «Воистину Воскресе!». Когда я как-то попенял одному греку на показавшуюся мне расслабленность греческих православных, он заметил, что его народ узнал и полюбил Христа на тысячу лет раньше русских. И то, что меня смутило, говорит лишь о том, что у греков с Господом особые родственные отношения.
(25)